Home Email RUS | ENG
home ЗИНАИДА МИРКИНАГРИГОРИЙ ПОМЕРАНЦ

СКАЗКИ

АНГЕЛ

Если был день
Превращен в дребедень,
Растрачен, растрачен,
- Ангел это поймет,
И от вас не уйдет,
Но заплачет...
(Из песни)

Ангел...
Вы конечно, давно знаете, что никакого ангела на свете нет. Или,
наоборот, твердо уверены, что он есть, что он так же существует, как вы
сами, и если очень постараться, его можно и увидеть. И только некоторые дети
еще ничего точно не знают и робко задают вопрос: а что такое ангел? И есть
ли он?
Милые мои дети, как трудно вам ответить. Хотя мне кажется, я знаю
ответ, но тем труднее мне ответить вам.
Ну, конечно, есть ангел. Мне так невероятно, что в этом можно
сомневаться. Видела ли его я? Нет, никогда.
Но мало ли, что я видела? В том, что я вижу, я постоянно сомневаюсь -
то ли это на самом деле, каким кажется?..
Я не сомневаюсь только в том, что я люблю. А его я люблю. Как люблю!..
Рассказать же вам, что он такое, труднее всего на свете, потому что он
незаметный. Самый незаметный из всего, что есть.
Один только Бог еще незаметнее его. Но про Бога мы сейчас совсем не
будем говорить. А только про ангела...
Это он проделал длинный-длинный путь, когда никто не видел и не слышал,
и принес человеческую душу из мира незаметного в мир заметный. - И вот
человек родился. И если вам скажут, что ангел здесь ни при чем, - пусть
говорят. Я ведь вам уже сказала, что он - самый незаметный. И что же может
быть естественней, чем то, что его не замечают? Говорят о вещах и делах,
которые всем заметны. Не о нем...
И вот, пока человек маленький, пока он совсем ничего не может, ангел не
отходит от него. Маленький человек совершенно не мешает своему ангелу делать
все, что ему нужно. Именно потому, что сам он ничего не может, ангел все
может за него. За него помнит, за него улыбается. Вы никогда не
задумывались, кто научил самого маленького человека такой улыбке? Так вот,
если хотите яснее всего представить себе ангела, посмотрите на эту улыбку.
Почему же маленький так много плачет? Как вам сказать,...
Это очень трудно - переходить из незаметного мира в заметный.
Все так незнакомо, непривычно. Наверно, это очень больно, когда
начинает быть нужным что-то заметное, что есть только в одном месте, а в
других местах его не найти. И если ты попал в это «другое» место, то как
тебе не плакать? Ведь чего-то нет.
Мне чудится, что ребенок еще ясно помнит про состояние, когда все всюду
было, и плакать было совершенно ни к чему. Была одна только улыбка, которая
разливалась повсюду и была не чем иным, как светом. А сейчас она появляется
только иногда. То свет, то тени. Все есть - чего-то нет...
- О чем ты так горько, маленький?
- Как это несправедливо, как это нехорошо, когда чего-то нет! Все
всегда должно быть.
- Ты так думаешь, малыш? Тебе нужно все? Ну, конечно, такая улыбка
только для ВСЕГО, которое ни в ком и ни в чем не умещается...
Подожди, маленький, подожди... Слушайся своего ангела. Он ведь не
отходит от тебя. Слушайся его, и ты снова найдешь все. Ты улыбаешься?
Значит, веришь. Ты ничего не помнишь, ничего не понимаешь. Тем легче тебе
почувствовать все. Сразу ВСЕ.
Но по мере того, как ты вырастаешь, к тебе приближается что-то, что-то
одно. Ты видишь его все яснее, все четче. Но тебе совершенно неинтересно
удовольствоваться этим одним. Тебе надо и это, и другое, и третье. Нам
невозможно за тобою угнаться, чтобы исполнить все твои желания. Ты нас
начинаешь утомлять.. Да не вертись ты во все стороны!.. Как нам трудно
понять, что ты утратил ВСЕ, ВСЕ, которое было ВСЮДУ, ВСЮДУ. И тебе надо
такое бесконечное множество вещей, чтобы попытаться заменить ВСЕ. Тебе еще
кажется, что можно объять необъятное. Чуть-чуть поднатужиться - еще одну
игрушку, еще одну бабочку, еще одну птицу... Все такое заметное, яркое,
вкусное...
А ангел? Что в это время делает твой ангел? Это совершенно незаметно.
Может показаться, что он совершенно забыл о тебе, как и ты о нем. Смотря
какая у тебя мама или няня. Если мама или няня рассказывает тебе про ангела,
то ты спрашиваешь: «Где же он? Почему он не дает мне все, что я хочу, и не
защищает меня, когда меня обижают?» И вот не знаю, напомнит ли кто-нибудь
тебе, что он незаметный, самый незаметный на свете и совершенно не может
делать заметных дел? И чем заметнее становишься ты, тем незаметнее твой
ангел... Не знаю, напомнит ли тебе об этом кто-нибудь...
Разве иногда, когда прошумят вдруг листья над головой, и тебе почему-то
захочется слушать этот шум совершенно ни для чего, и ты даже забудешь
ответить на вопрос, даже не расслышишь, о чем спрашивают. Такой незаметный,
легкий шум...
Или небо вдруг опустится к самому твоему лбу, почти коснется его, и ты
внезапно почувствуешь, что можно провести небом по лицу, как вот этой
травинкой... Разве ты по-настоящему замечал когда-нибудь небо? А ведь ангел
еще незаметнее... И вот, когда ты не говоришь ни о чем, ничего не делаешь и
даже, может быть, ни о чем не думаешь, вот тогда-то, в такие странные
провальные минуты он с тобой и разговаривает.

***

Воздух пахнул дождем. Теплый ветер поднял занавеску. Вещи вокруг тебя
складываются в удивительный лад. Что сказал тебе твой ангел? Ничего. Все,
что нужно, то и сказал.
Тебе хорошо? Неизъяснимо хорошо. Ты любишь. Это ангел твой склонился
над тобой только что - и поправил что-то в твоей душе, как мать поправляет
своему ребенку лезущие на глаза волосы или сбившееся одеяло.
Но он это делает только тогда, когда ты не думаешь ни о чем, в том
числе и о нем не думаешь, об ангеле. Если ты подумаешь о нем и спросишь:
«Где он?» или «Какой он?», - он улетит так же незаметно, как прилетел.
Собственно, он никуда не улетает, как и не прилетает ниоткуда. Он всегда
здесь. Но ты... ты, милый мой, куда ты смотришь? На вещи? Ты ищешь его среди
вещей? Но... ведь он - с другой стороны, всегда с другой стороны. Ты
смотришь не в ту сторону.
- Как не в ту? Я смотрю во все стороны.
И всегда на вещи. А он по ту сторону вещей. Не понимаешь? А кто тебе
сказал, что надо понимать?
Ветер качнул занавеску. Ветка изогнулась каким-то неизъяснимым
движением. Тебе это понятно?
- Но это же так... все, а при чем же тут ангел?
- А тебе надо, чтобы было не все, а что-то, что-то выделенное,
заметное... Ты снова забыл, что ангел такой незаметный... И ты, может быть,
родился для того, чтобы научиться замечать незаметное...
- Так, может быть, его нет?
- На этот вопрос никто тебе не ответит, кроме тебя самого. Никто. Или
ты сам заметишь его, или так и проживешь, не заметив...
Замечает ли своего ангела младенец? Нет. Он еще вообще ничего не
замечает. Просто он не расстается со своим ангелом. Все время сосет его
невидимое молоко.
Не расстается со своим ангелом... Вот почему он так улыбается, будто
ему принадлежит вся Вечность. Такому крошке - ЦЕЛАЯ ВЕЧНОСТЬ.
Конечно, ты можешь возразить, что ему принадлежит целая вечность и
порция молока. И если не будет порции молока, то его не утешит целая
вечность. Но, понимаешь, молоко ему нужно, чтобы о нем не думать, чтобы
ничто не стояло между ним и Вечностью, чтобы он мог спокойно улыбаться
ничему и ВСЕМУ. В том числе - молоку.
Тебе не приходилось встречать людей, вполне сытых, у которых вдоволь и
молока, и хлеба, и еще многого другого, и которые почти совсем разучились
улыбаться, то есть вот так улыбаться - ВСЕМУ? То самодовольное движение,
которое появляется у них на лицах, тоже называется улыбкой. Но это просто
значит, что у нас в языке не хватает слов. Есть улыбка ангела и улыбка, от
которой ангел плачет.
... Ты не знал, что ангел плачет?
Плачет.
Когда люди отворачиваются, отгораживаются и не замечают...
Его? - Да не обязательно его - чего-нибудь не замечают. Откуда ты
знаешь, что именно это «что-нибудь» и не будет он? Он в любой момент может
превратиться во все, что угодно.
Когда свет разливается по небу, по земле и заходит в твою комнату, ты
разве не чувствуешь, как он обнимает тебя? Бывает ли так, чтобы он
кого-нибудь или чего-нибудь не заметил? От кого-нибудь отвернулся, кого-то
обошел? Бывает? Тогда бы свет не был светом... Этого не бывает. И не оттого
ли где-то на дне нашего сердца такой поразительный покой, совершенно
непонятный нам покой, который осел на самом дне, глубже тоски, глубже самого
глубокого горя? Не оттого ли это, что где-то глубже сознания нашего живет
чувство, что мы не обойдены, не можем быть обойдены и не замечены. Что То,
самое главное, свет жизни нашей, не может быть безразлично ни к кому и ни к
чему. Он не может пройти мимо самой малой крошки живого, мимо самого
никудышного, самого горького.
Он никого не может не заметить, иначе Он - не он. Разве не это чувство
смутно шевелится в тебе, когда ты следишь за разливающимся по небу светом? И
особенно на закате, когда свет хочет передать тебе всю свою немыслимую силу
внимания и проникновения во все и сквозь все...
А на заре, в часы бесконечной нежности Света, разве не слышишь ты
беззвучный завет: не отгораживайтесь, не закрывайтесь, будьте тишайшими и
прозрачными, чтобы заметить самое незаметное...
Будьте как Свет, - который замечает все и всех... все и всех...
Одно малейшее пятнышко, не замеченное вами, - и вы уже не подобны
свету, и Свет уже не может беспрепятственно разлиться в вас. Это самое
пятнышко, не замеченное вами, не пускает его в вас.
Одна маленькая звездочка, по которой равнодушно скользнул ваш взгляд,
линия ветвей, которая напрасно прочертила для вас путь в самое главное,
малейшее движение человеческой души, которое было вам ни к чему, и...
Вы еще спрашиваете, отчего вам нехорошо и отчего плачет ангел?

БЕЛЫЙ ЗАЯЦ

Жил-был на свете Белый Заяц. Он был похож на всех других белых зайцев,
только у него почему-то всегда одно ухо торчало прямо вверх, а другое
вздрагивало и опускалось, а глаза при этом были такие большие и удивленные,
точно он видел не только то, что перед глазами, а как будто что-то еще, что
его совершенно поражало, и он только никак не мог передать, что же это такое
было. Когда все зайцы весело хрустели капустой, у него почему-то кочан
выпадал из лапок, и он не замечал этого, а о чем-то задумывался.
Какой-нибудь плутишка зайчонок подкрадывался и съедал его кочан, но он даже
не слышал этого. А когда потом спохватывался, то улыбался и махал лапкой: Ну
и хорошо, что ты полакомился, а я потом что-нибудь найду себе . И уходил. Он
действительно что-то искал все время, только капусту ли. Может быть,
морковку? Однажды зайцы увидели его с длинной морковкой в лапах, но морковка
эта была белая, а не красная.
- Какая смешная морковка, - сказал один шустрый зайчонок, - дай ее мне,
ты же добрый.
Но Белый Заяц только покачал своей пушистой головой с опущенным ухом и
сказал:
- Это не морковка. И это не для еды.
- А для чего же?
Заяц приложил странную морковку к подбородку, достал откуда-то из-за
пазухи тонкую серебряную палочку, положил ее на эту странную морковку и стал
водить палочкой по морковке. И раздалась музыка. Какая это была музыка!
Зайцы никогда не слышали ничего подобного. Они постепенно забыли и про
капусту, и про морковку, и про все свои дела. Они даже позабыли свои уши,
свои лапы и хвосты. И уши, и хвосты, и лапы устроились как им только
хотелось - в самых невероятных положениях. Одно ухо устремлялось вверх, а
другое позабывало подняться и торчало врастопырку; одна лапа держалась за
ус, другая висела в воздухе. Вообще, если бы зайцы посмотрели на себя со
стороны, они наверное расхохотались бы. Но в том-то и дело, что они на себя
не смотрели, а слушали. Они слушали, как Белый Заяц играл на скрипочке,
потому что странная морковка была не чем иным, как маленькой белой волшебной
скрипочкой с серебряным смычком. Так вот что так долго искал Белый Заяц. И
нашел-таки! Зайцы собирались вокруг него на полянке. Их было все больше и
больше, и все они слушали, и хотя скрипка не говорила никаких слов, зайцы
понимали очень ясно, что она хотела сказать:
«Все хорошо! Все очень-очень хорошо! Все так хорошо,- говорила белая
скрипочка, - что это невозможно передать. Все деревья это знают, и небо
знает, и птицы знают. Все ручейки и травинки знают, как все удивительно
хорошо, и только зайцы не знают, но вот теперь должны узнать и зайцы, а
может быть и другие звери».
Когда Белый Заяц кончил играть, зайцы постепенно опомнились и подобрали
свои лапы, и хвосты, и уши, заставили их принять надлежащее положение,
вздохнули и побрели по своим норкам. Но теперь уже зайцы не могли жить без
волшебной скрипочки и только ждали, чтобы Белый заиграл. Хотя не все,
конечно.
Некоторые говорили: «Да ведь неправда все это. Он говорит: «Все хорошо,
все очень-очень хорошо». А как же хорошо, когда на свете есть волки и вовсе
не всегда есть капуста и морковка?» Но когда скрипочка начинала играть, даже
и эти зайцы забывали про все, что сами говорили,- и выходили на полянку
слушать. И овцы, и козы из деревни приходили слушать Белого, и белочка
заслушивалась и забывала скакать по деревьям.
И вот однажды, когда народу собралось видимо-невидимо, раздался крик,
да такой страшный! Музыка разом оборвалась. Все обернулись и с ужасом
увидели волков. Волки уже задрали двух зайцев, а остальные бросились
врассыпную кто куда. Только Заяц-скрипач не убежал. Он стоял посреди поляны,
глядел на волков своими большими удивленными глазами и плакал. Волки
приближались к нему, но он как будто совсем не пугался, и плакал вовсе не о
себе, а от жалости и горя, что на свете есть волки.,.
«Как же так, - думал он, - я ведь знаю, что все хорошо, что все так
хорошо! И деревья это знают, и птицы, и ручейки, и вдруг... Значит, или то,
что мы знаем, неправда, или злых не должно быть. Нет, то, что я знаю, -
правда! Но как же, как же это все понять?!»
Волчья морда была совсем уже близко, и вдруг Заяц услышал голос:
- То, что ты знаешь, - правда, мой Белый скрипач. Все правда!
Заяц обернулся и увидел рядом с собой девочку с синими-синими глазами.
Обыкновенная девочка, только глаза необыкновенные. Да нет, она, наверное,
все-таки необыкновенная, она волшебница. Неужели волки просто не выдержали
человеческого взгляда и потому отступают?
Как бы там ни было, но волки не выдержали ее взгляда и ушли.
А девочка сказала еще раз:
- Все правда, что ты знаешь, мой милый заяц. Никогда не сомневайся в
этом, хотя понять эту правду очень трудно.
Девочка говорила это, а сама плакала, так ей было жалко зайцев, которых
задрали волки. А потом она сказала:
- Я построю Белый город, где не будет волков и лис. Где будут только
зайцы, ягнята и цветы. В этом прекрасном городе они будут в полной
безопасности. Ни один волк не сможет проникнуть туда и там никто не будет
плакать (разве только от счастья, но это не считается).
И она взмахнула волшебной палочкой, точно такой серебряной палочкой,
как смычок Белого Скрипача, и огородила место большой белой стеной.
- Вот город, - сказала она.
И там, где она взмахивала серебряной палочкой, там вырастал белый
домик, который сам светился. И в городе этом было так красиво, как еще нигде
и никогда не било.
Но вдруг одна старая зайчиха сказала:
- Простите, пожалуйста, а где же здесь будут огороды? Всюду одни цветы,
и деревья, и ручьи, и речки, и озера, и светящиеся дома. Это, конечно, чудо
как хорошо, но все-таки как же без капусты с морковкой?
- Капуста с морковкой появятся. Их будет столько, сколько тебе надо,
как только ты перестанешь думать о них и задавать вопросы.
- То есть, как это? - удивилась зайчиха, но в это время раздался звон
серебряных колокольчиков, и зайчиха стихла, раскрыв рот и забыв про свои
лапы и уши, точно она была не старая зайчиха, а маленький зайчонок, и мама
рассказывала ей сказку, и она совершенно всему верила, совершенно всему.
До чего же хорошо зажили зайцы, и ягнята, и белки, и птицы, и цветы, и
деревья, и ручьи, и озера в этом волшебном городе! Волшебная белая стена
пропускала внутрь города всех добрых, а перед злыми она сама собой
смыкалась. Никаких сторожей и никаких ворот не было. Просто стена была
волшебная и слушалась она только Белую скрипку. И все было удивительно
хорошо. Совсем хорошо.
Как вдруг одному зайчонку показалось, что кто-то плачет. Он навострил
ушки, удивленно поднял глаза и стал прислушиваться. Плач повторился, а лотом
раздался вой, который расслышали и другие зайцы. Вой стал заглушать звон
серебряных колокольчиков.
Зайцы подошли к стене и увидели в щелочку волков. Волки жались к стене
волшебного города и выли:
- Впустите нас! Мы не будем больше никого есть! У вас так тепло, и
светло, и хорошо, а у нас такой мороз, такие вьюги! Мы погибаем здесь.
Пустите нас!
Все серебряные колокольчики смолкли. Зайцы и ягнята задумались. Потом
заговорили все сразу, так что Девочка должна была навести порядок, взмахнув
серебряной палочкой, и каждый стал говорить вслед за другим, по очереди. А
говорили зайцы и ягнята совсем по-разному. Первый даже не сразу заговорил.
Он просто заплакал горько, горько. Он вспомнил своих братьев и сестру,
которых задрали волки, и никак, никак не мог успокоиться. Л потом сказал:
- Я не могу жить с волками в одном городе. Если они придут, я уйду.
- Да тебе и не придется уходить, - сказал второй, - они сейчас же
задерут тебя и других. Волки есть волки, неужели им кто-нибудь поверит?
- А я рад. Я счастлив, что слышу волчий вой. Наконец-то мы отомстили за
себя, - сказал третий.
Тогда Девочка вздрогнула и приложила палец к его губам.
- Не смен так говорить, -- сказала она. - - Еще одно слово, и ты сам
превратишься в волка. Да, заяц может превратится в волка, волк - в человека.
Все гораздо сложней, чем ты думаешь.
Тогда заговорил четвертый заяц и сказал, что он не может, не может
жить, если слышит, что кто-нибудь плачет.
- Мне не нужно волшебного города, если за стенами его плачут. Впустите
волков, - попросил он Девочку.
- А если они опять примутся за старое и будут есть зайцев и ягнят?.
- Нет, нет, этого не может быть! Они же обещают!
- Ты, конечно, очень добрый,- сказала Девочка. - Но может быть, таким
добрым быть не так уж трудно? Ты, конечно, не станешь вол;.;:.:, но ты и
защитить никого не сумеешь. Посмотри на своего бедного брата, как он дрожит!
Сперва бы ты сумел пожалеть его, а потом уж волков. Чтобы пожалеть волков,
надо стать очень сильным, а ты слабый. Слабый и безответственный.
- Л что такое ответственный? - спросил маленький зайчонок. И Девочка
сказала, что ответственный это тот, кто сумеет ответить и волкам, и зайцам
так, кик будто он находится и в волчьей, и в заячьей шкуре одновременно.
- Разве это возможно? - спросил старый заяц.
Девочка ничего не сказала, только все увидели, что она надевает свою
пуховую шубку. В городе было совсем тепло. Зачем это она одевалась?
И тут вдруг она вынула из кармана Белую Скрипочку, точно такую, как у
Зайца-Скрипача, и сказала:
- Мои милые зайцы! Я ухожу. Я должна пойти к волкам и разделить с ними
их холод и голод. Впустить в город их нельзя, потому что волки есть волки,
но и одних их оставлять я тоже не могу. Оставайтесь в вашем волшебном городе
и хорошенько его берегите до моего прихода, а я пойду к волкам и буду играть
им на Белой скрипочке. Это все, что я могу и должна сделать.
И вот стена перед Девочкой разомкнулась, и она вышла наружу - к волкам.
Ух, какая вьюга тут была, какая тьма! И во тьме только поблескивали
волчьи глаза.
- Идемте, - сказала Девочка волкам. - В город войти вы не можете,
потому что слишком много зла вы сделали. При вашем приближении камни стены
начнут кричать. Но я буду с вами, где бы вы ни были. Идемте.
Тогда вышел старый волк и сказал:
- Ты говоришь, что слишком много зла мы сделали. Но разве мы виноваты в
этом? Мы - волки. Разве мы сами сделали себя волками? И разве мы можем быть
другими?
Девочка ничего не ответила. Она только вынула скрипку и заиграла. А
скрипка говорила: «Все хорошо. Все хорошо. Все очень, очень хорошо! Так
хорошо!.. И старый лес это знает, и морозная пыль это знает, вся земная
красота это знает, только волки еще этого не знают».
Волки слушали. Не так, как зайцы. Совсем по-другому. Но слушали, Они
стали очень серьезными и неподвижными, так что их можно было спутать со
старыми замерзшими деревьями, сквозь ветви которых начали поблескивать
звезды.
Когда Девочка кончила, один волк отделился от стаи, подошел к ней и
сказал:
- Ты говоришь, что все очень, очень хорошо, но как же это, если так
холодно и мы голодаем?
- Мне тоже холодно, и я тоже голодна, - сказала Девочка. И больше
ничего не сказала.
Однажды волки долго совещались о чем-то между собой, а потом попросили
Девочку, чтобы она сыграла им на Белой скрипочке.
И Девочка сыграла. «Все хорошо, все очень, очень хорошо!» - пела Белая
скрипка. - И деревья это знают, и звезды знают. И зайцы это знают. Только
волки еще этого не знают.»
Волки слушали. А потом сказали:
- Это неправда. Тебя можно заслушаться, но это неправда. Мы голодны. Ты
не можешь накормить нас, а говоришь, что все хорошо. Ты нас обманываешь, и
мы тебя съедим.
- Ну что ж, - сказала Девочка и низко-низко опустила голову, так что
она стала похожа на склонившийся под снегом замерзший куст. - Конечно, если
вы мне не поверили, вам ничего не остается, как съесть меня... Я готова.
- Мы голодны, а ты - обманщица, - повторили волки. - Все мы видим, что
ты - обманщица.
Но вдруг из стаи выделился один волк, подошел к Девочке и заслонил ее
собой.
- Нет, она не обманщица, - сказал он. - Все хорошо, все очень, очень
хорошо, если мы можем сидеть рядом с ней и слушать ее. И я готов умереть с
голоду, только бы она пела. Если я умру с голоду, но не трону ее ни одним
зубом, все будет хорошо, все будет очень, очень хорошо. - И он подошел к
Девочке и положил голову ей на колени,
-- Ну вот, ты уже не волк, ты - Друг, - сказала Девочка и заплакала от
счастья. - Я ушла из города, чтобы хотя бы один волк стал Другом и смог бы
войти в Волшебный город. Если бы не нашлось ни одного такого, волки бы съели
меня, и Волшебный город отдалился бы от волков еще больше... А теперь...
Глядите и слушайте!
И волки услышали звон, тонкий, далекий, а лотом все яснее, ближе,
ближе... Звон и сияние приближались к ним, и вдруг прямо перед ними выросла
белая стена. Стена раскрылась только, чтобы пропустить Девочку и Друга, и
закрылась за ними. И потом город медленно начал отдаляться, так что
превратился в далекое белое облако, плывущее по небу. И волки не знали, был
ли он на самом деле, или не было его. Они остались совсем одни в пустом
темном лесу. Совсем одни со всей своей волчьей тоской.
- Ах, почему мы не поверили ей, - завыли волки. - Почему, почему мы не
поверили ей? Что же нам делать сейчас?
Но... Что это? То ли сосулька зацепилась за сосульку, то ли звездочка
задела за обледенелую ветку дерева, только вдруг раздался тонкий звон. Звон
рос, приближался и превращался в слова:

«Все хорошо, все очень, очень хорошо!
Никогда не поздно этому поверить.»

БОГ ПОСЕТИЛ

Ее звали Марией. Она была молода и здорова и у нее было все, что нужно
для счастья, хотя все время еще чего-то не хватало. Но теперь уже хватало.
Теперь уже его было столько, что больше некуда. Сердце не выдержит. Теперь у
нее был маленький сын, к которому невозможно было привыкнуть. И даже понять
это было невозможно. У нее в доме появилось Чудо. Она держала Чудо на руках.
Чудо болтало ножками и ручками и улыбалось ей.
Только вот рядом с Чудом поселился страх... Господи, Чудо было таким
хрупким!.. Страшно отойти от него даже на минуту.
- Подожди, маленький, я сейчас вернусь. Кто-то позвонил в дверь. Сейчас
открою и вернусь.
Перед дверью стоял человек. Странная фигура. Впрочем, фигуры почти и не
было. Одно лицо. И даже не лицо, - одни глаза. И глазам этим что-то надо от
нее. Что?
- Кто вы?
Глаза смотрят молча, наверно, целую минуту. Потом раздается голос:
- Нищий. Опять молчание.
- Я нищий. Я все отдал. У меня ничего нет.
- Так что же ты хочешь от меня? Чтобы я дала тебе что-нибудь?
- Нет, мне ничего не нужно. Я ничего не хочу отбирать у тебя. Но я сам
уже все отдал. У тебя все есть потому, что я тебе все отдал. Ты не знала
этого?
Она молчала.
- Неужели ты не знаешь, что для того, чтобы все было, надо, чтобы
кто-то все отдал? Ты не знаешь этого? Она молчала.
- Мария, будь моей матерью.
- Матерью? Как я могу стать тебе матерью? Я тебя не родила. Ты мне не
сын.
Она молчит. И он молчит. И она медленно закрывает дверь. Но все еще не
может отойти от двери. Ей кажется, что глаза смотрят через дверь, через
стены.

***

Ах, мой мальчик, ах, мой маленький! Только бы ты был у меня! Только бы
с тобой ничего не случилось! Или - мне не надо этого мира. Мне ничего,
никого не надо...
И она прижимает его к груди. Упрятать бы его там от всех напастей, от
всех глаз... ото всего...
«Ты есть потому, что Он мне тебя дал?! Он мне тебя от-дал? Значит, ты
не мой, а Его? Не мой?! Нет! Мой! Мой! Мой!»
Ей хотелось одного - как можно скорее забыть о Нищем. И, кажется, она
стала забывать. Прошло уже полгода. Тогда была сырая осень, а сейчас весна.,
Сырая, холодная, но все же весна. И она опять подошла к кроватке ребенка и
сказала: »Мой! Мой! Мой и больше ничей!»
Да, она и в это утро сказала это, когда ребенок не отозвался ей, не
протянул ручонки, не улыбнулся. Случилось самое страшное. Страшнее для нее
не могло бы быть, даже если бы мир рухнул. - Мальчик умер.
Казалось, и она умерла. Она превратилась в камень. И камень вздрогнул
только, когда до него донеслись чьи-то слова: «Бог посетил».
- Я не хочу, не хочу, не хочу, чтобы Он посещал меня! - закричала Мария
и забилась в рыданиях. И вдруг остановилась. И взглянула на дверь. Сквозь
дверь. Сквозь мир. Что там? Ни-че-го. Полная нищета. Там - Нищий.
Она вздрогнула всем телом и прошептала: «Куда Ты дел моего мальчика?»
Ее самой уже почти не было. От нее осталось одно лицо. Одни глаза. И
когда эти глаза взглядывали на людей, им становилось страшно. Люди
вздрагивали и отодвигались и говорили утешительные слова:
- Мария, Мария, твой мальчик сейчас у Бога.
Но под ее взглядом им становилось стыдно. Они говорили то, чего не
знали. Они говорили слова, которые ничего не весят. И она стала прятать свои
глаза от людей. Она стала пытаться жить, как все. У нее был дом, был муж. И
через два года у нее родился другой ребенок. Не заменивший того, первого,
нет, не заменивший!
Да, она стала жить, как все, выполнять свои обязанности, вздыхать и
слушать ничего не весившие слова. Она только не научилась и гово-рить. Она
была очень молчалива. У нее было все, кроме Чуда. Ее глаза теперь знали, что
чудес не бывает. Есть только сон о чуде, сон о счастье. Но ей уже отснился
этот сон.
И однажды в этот дом, в котором было все, кроме Чуда, в этот дом, где
не было Чуда, снова постучался Он. Она открыла дверь, и глаза ее встретились
с Его глазами.
-Ты?
-Я.
- Чего Ты хочешь от меня?
- Мария, Мария, будь моей матерью! . И тогда она вдруг заплакала,
зашлась в рыданиях и едва выговорила:
- Где? Где? Где мой мальчик?! Куда Ты дел его?!!

***

Она ходила в церковь. Это были часы, когда она принадлежала самой себе.
Себе, то есть своему первенцу. На его могилке и в церкви ей было тихо и не
надо было притворяться, что она жива. Не надо суетиться, надеяться. Ничего
не надо. Чудес не бывает. Разве все, кто молятся, в самом деле надеются на
чудо? Нет. Просто останавливается карусель часов и дней, и можно тихо
спросить:
- Скоро? Скоро Ты возьмешь меня туда, куда взял моего мальчика?
Вот так она стояла однажды в церкви и молилась так же механически, как
и ее соседи, когда вдруг услышала:
- Мария!
Она подняла глаза и остановила их на лице Распятого. И опять услышала:
- Мария!
- О, Господи, Господи! Да ведь Он же не умер. Не умер, нет! Это не
деревянная фигура. Это... Ты все еще здесь, Боже мой!? И никто не снял тебя
с креста? И не отер крови! Она все еще течет и течет из Твоих ран! Да как
же, как же, как же этого не видят?! И я не видела!..
- Послушайте! - обратилась она вдруг ко всем, кто стоял рядом. -
Послушайте! Ведь Он жив. Его мука продолжается... Неужели вы не видите?! Ну
да, вы не видите, потому что Он не сын и не брат вам. Он вам - никто. А мне
Он сын. Сын... Это сын мой!
Она успела увидеть расширенные глаза соседа и услышать: «Это
сумасшедшая!»
Потом она очутилась в какой-то темной комнате. Ее втащили туда и
заперли дверь. Это была не то тюрьма, не то сумасшедший дом. Но ей это было
все равно.
- Как Ты, так я, где Ты, там я, - шептала Мария. Сколько прошло
времени, она не знала. Но вдруг дверь отворилась и вошел Он.
- Живой? Живой?! Ты жив?!
- Ну, конечно, живой. Они могут причинить Мне любую боль. Но убить Меня
они не могут. Это не в их силах.
Она прикоснулась к Его ногам и рукам. Она прикоснулась к Чуду. Оно было
перед ней. Оно было у нее...
Слезы все еще лились по ее щекам, но в груди было ликование. Оно
переполняло грудь, и вот она открыла глаза.
Она проснулась на своей постели. Было яркое солнечное утро. За окном
пели птицы. Ликование, все то же ликование было и наяву. Сон? Она заснула
тогда, придя из церкви? Но сердце ее жило в этом сне, так же, нет, еще
полнее, чем наяву. А теперь во сне и наяву одинаково было Чудо.
Она подошла к кроватке ребенка и взяла на руки Чудо. И она знала
сейчас, совершенно твердо знала, что ее первенец - жив.
Ведь жив, жив Тот, кто дал ей его. Пусть в этом сомневается кто угодно,
но она-то знает! Ведь Он трижды посетил ее...

ВОЛШЕБНАЯ ЩЕЛОЧКА

В глухом лесу мохнатый зверь живет,
Шуршит под лапой лист сухой и хрупкий...
О чем молчат зеленоглазый Кот
И старый Леший, закуривший трубку?

Они садятся где-нибудь у пня.
В оврагах темных, на замшелых склонах,
И зажигают молча три огня -
Один рубиновый и два зеленых.

Это песня из старой сказки. Она пелась у нас всегда - песня про наших
волшебников, тихих лесных волшебников - покровителей нашей страны. Про
Лешего и Кота, про их огни, просвечивающие всех насквозь...
Если тебе очень плохо, если у тебя ничего не выходит, все из рук
валится, сядь где-нибудь в уголке и запой эту песню. И что-то случится. Не
обязательно, чтобы волшебники тут же пришли. Нет, Это не так часто бывает.
Но ты все равно позови их этой песней. И они, если и не придут, все равно
помогут. А бывает, что и придут. Вдруг, совершенно неожиданно. Когда сами
захотят, тогда и придут. А не захотят, так можно всю жизнь их прождать. Но
придут или не придут, - а они есть, они живут в нашем лесу - Леший со своей
светящейся трубкой и Кот с глазами, просвечивающими любую тьму насквозь.
Ходят они всегда вместе. И пока идут - и жизнь идет, как ни в чем ни бывало.
А вот когда останавливаются... Что-то особое происходит. Сядет Леший и
начнет курить трубку. И подымается над лесом туман. А вместе с туманом
растет и растет тишина. И постепенно становится такой огромной, как море.
Это всегда бывает к ночи. Тишина дорастает до ночи, становится густой и
темной. И тогда видны три огня: один рубиновый и два зеленых. Ни Лешего, ни
даже трубки его не видно. Только один рубиновый огонь. И Кота самого не
видно. Только - два зеленых огня.
Если кто увидит эти огни, то ждите чудес!
Впрочем, это раньше так было, а потом не так, потому что волшебников -
запретили. Даже говорить о них запретили. И песню нашу мы стали петь тайком,
тихо-тихо, чтобы не дай Бог нас не услышали. И все меньше людей стали петь
ее. И то сказать - зачем Крокодилу волшебники?
Вы, может быть, не знаете, что страной нашей правил Крокодил. И
довольно долго. Обыкновенный Крокодил. Ну, что тут такого? Одной страной
правит Лев, другой Волк, а нашей правит Крокодил. Чтобы люди правили
страной, это редко бывает. Мы про такое давно не слышали. А Крокодил... Ну,
что ж, Крокодил как Крокодил. Зеленый. И за время его правления постепенно у
всех позеленело в глазах.
Впрочем, нам говорили, что только так и надо. Каждое утро по радио
раздавался голос Гусыни, возглашавший, что все у нас в стране растет и
зеленеет.
Гусыня иногда показывалась и по телевизору. Она ходила в большой,
развевающейся, как флаг, розовой мантии. Шея ее была гордо вытянута, так что
один вид ее давал понять, что все у нас не только прекрасно, но лучше быть
не может. А если кто-нибудь в этом сомневался, то его убеждали. Были такие
способы. Особые. Гусыня вела такую идеологическую борьбу, что лучше было не
попадаться под ее клюв.
Кроме идеологической Гусыни, у Крокодила были два ближайших помощника -
Кот в Сапогах и Баба Яга. Кот в Сапогах возглавлял Министерство иностранных
дел. «Министр не своих дел» - так называли его в народе. Баба Яга
занималась, напротив, только своими делами. Надо сказать, что у нее был
такой длинный нос, что совала она его всюду. И там, где побывал ее нос, дела
всех становились ее собственными. Все, что у нас в домах делалось,
зарубалось у нее на носу.
Эта верная Баба Яга хранила правителя нашего пуще своего ока. При этом
была она совершенно бескорыстной и неподкупной. Ничего, кроме ее помела, ей
не было нужно. Ну, а помело было всегда при ней. На нем она летала.
Совершенно неожиданно появлялась в любом месте. Могла вдруг влететь через
трубу и - прямо на стол. Не ждали?! Тем лучше! Теперь ничего не спрячете!
Но была у помела и особая тайная государственная функция. Об этом речь
еще впереди. Так вот из этих верных слуг составлялся совет министров. И
этот-то совет и запретил всякое упоминание о волшебниках. Было длинное
постановление, которое все мы должны были изучать и знать наизусть. Гласило
оно вкратце следующее:
«Во-первых, никаких волшебников не существует.
Во-вторых, волшебники - реакционеры.
В-третьих, хотя мы и уничтожили их еще до того, как они появились, они
теперь грозят уничтожить нас. Поэтому все на борьбу с волшебниками!»
Нельзя сказать, чтобы мы все поняли. Но не принять к сведению этого
нельзя было. Потихоньку (о, совсем потихоньку!) мы от всего сердца жалели
своих волшебников. Но... многие из нас, особенно кто помоложе, начинали уже
сомневаться: а есть ли они? В самом деле, чего ж их не видно? И потом, раз
сам Крокодил сказал, что их нет... А Крокодил наш уже стал называться
Крокодилиссимусом. Да. Он ведь все знал, все мог и на все имел право. И
потому в стране нашей был - порядок. А следила за порядком Баба Яга.
И вот вдруг по стране поползли странные слухи, будто Крокодил хочет
признать существование волшебников и вернуть их в страну.
Сначала этому не верил никто. Но потом... Потом уже не верить было
нельзя. Все оказалось правдой. Дело в том, что Крокодил захотел
бессмертия!..
Собственно, нам давно уже объясняли, что он бессмертен. Мы так к этому
привыкли, что и помыслить не могли о смерти Крокодила.
Но однажды ему во сне явилась сама Смерть с косой за плечами. Он
проснулся в холодном поту, срочно созвал совет министров и объявил, что ему
необходимо действительное бессмертие. То есть ему оказалось мало того, что
все знают о его бессмертии. Он еще и сам захотел узнать о нем.
Вот когда министры вспомнили о волшебниках. И Кот в Сапогах щелкнул
шпорами, склонился, снял свою роскошную шляпу с пером и сказал, что он готов
начать переговоры, том более, что волшебный Кот ему все-таки приходится
родственником. О, конечно, с ним давно порваны всякие отношения, но если
нужно нашему великому Правителю, он их восстановит. Он берет на себя
дипломатическую миссию.
- Чушь! - сказала Баба Яга со свойственной ей прямотой. - Чушь! Никаких
дипломатических отношений не надо.
- Но... ведь Правителю нашему нужно бессмертие, - вкрадчиво
сказал Кот.
- Дипломатия - это обман, - отпарировала Баба Яга. - Они нас обманут. А
нужно, чтобы мы их обманули.
Однако Правитель, помолчав, принял сторону Кота. Вот так-то в наше
государство и были допущены волшебники.
- Вы слышали? Вы знаете? - говорили друг другу жители при встрече и
быстро разбегались, думая, что и так сказали слишком много.
Между тем по телевизору выступила Гусыня в своей роскошной мантии и
объявила во всеуслышанье:
- По милости нашего великого Правителя в страну нашу вернулись
волшебники. Волшебники исполняют желания! В новогоднюю ночь каждый житель
нашей страны может пожелать что-нибудь, и волшебники исполнят его желание.
Да здравствует наш великий Крокодилиссимус - лучший друг всех волшебников!
-Лучший друг всех волшебников?' - повторяли изумленные граждане и не
верили своим ушам.
А в стране между тем готовилось невиданное новогоднее празднество. Кот
в Сапогах лично брал интервью у счастливых жителей. Он призывал их желать
смелее. «Любое желание будет выполнено. Но только одно! Выбирайте!»
И вот один старик, глубоко вздохнув, спросил Кота, не может ли он
попросить у волшебников визу в Страну Детства.
- Думаю, что это возможно, - ответил Кот и через некоторое время принес
ему визу. Не успел старик собрать вещи, как тут же впал в детство. Прямо на
глазах. И это ему совсем не понравилось. Нет, он не выглядел счастливым.
- Что, дедушка, не хочешь ли обратно? - кричали ему мальчишки.
Старик кивал головой. Но... одно желание уже было исполнено, а второго
не полагалось.
Только один босоногий мальчик, сидевший ото всех в сторонке, пожалел
старика.
- Ах, дедушка, дедушка! Ну зачем тебе понадобилась Страна Детства?
Здесь совсем не рай... И если бы меня спросили, чего я хочу, я сказал бы:
спать и увидеть вещий сон...
Только он это сказал, как вдруг очутился в каком-то стогу сена, и ему
стало тепло и хорошо. Вокруг другие стога. Поле. Ночь. Еще зябко и сыро, но
постепенно ночной холод стал уходить, становилось все теплее и светлее. И
тут он заметил, как из-за соседнего стога вылезает узкий золотой серп или
рог. «Месяц», - подумал мальчик, но вслед за рогом или серпом показалась
маленькая рука, затем появился маленький человечек, держащий в руке сноп
огня.
- Ты кто? - спросил мальчик.
- А ты что, не видишь? Гном.
- А ты что делаешь?
- А ты что, не видишь? Горю.
- Прямо так весь сам и горишь?
- Ну конечно, прямо так весь сам.
- Но ты ведь сгореть можешь.
- Могу. Ну и что? Это не важно.
- А... а что же важно?
- Важно успеть засветить царство. Не сгореть раньше, чем появится
светящийся мир. Важно успеть оставить световой след.
Мальчик проснулся от удивления к еще какого-то щемящего чувства. Он
увидел, что сидит босой на морозе, но ему совершенно не было холодно. Он не
знал, что означает его сон, но почему-то был этим сном совершенно счастлив и
не сомневался, что сон этот - вещий.
А между тем, по улицам шел, окруженный огромной свитой, сам
Крокодилиссимусом. Он шел на встречу с Волшебниками. Сначала он назначил им
дипломатический прием у себя во дворце, но Волшебники наотрез отказались.
Они сказали, что будут ждать его в загородном ночном лесу. И туда надо
прийти пешком, без машин и без музыки. Главное - соблюдать полную тишину.
Говорить только шепотом, и то - самое необходимое. Испытание тягчайшее,
особенно для Гусыни. Но вот показались большие черные ветви елки, с которых
свешивались, позванивая, золотые звезды. Гусыня ахнула и прошептала: »Мы
пришли».
Действительно, они были в волшебном лесу. Волшебники выглядели странно:
у них, кажется, ничего не осталось, кроме огней. Навстречу великому
Правителю двигались три огня: один рубиновый и два зеленых. Но эти огни
видели его насквозь, так что это было даже и неприлично. Правитель с
удовольствием отдал бы приказ погасить огни, но делать было нечего, ему
необходимо было получить от них бессмертие.
- А когда ты хочешь получить бессмертие? - спросили его Огни.
- Как то есть - когда? Сейчас, разумеется.
- А на сколько ты хочешь получить бессмертие?
- Как то есть «насколько»?! Навсегда, разумеется. И тут Волшебники
сказали, что они не всемогущи. (Слышать это было крайне приятно и Крокодилу,
и всей его свите - сами сознались!). Да, они не все могли. Не безусловно
все. Бессмертие могло быть дано только при соблюдении некоторых условий.
- Каких же?
- Тебе следует измениться, - сказали Волшебники.
- Измениться?! МНЕ?!!!
- Да, тебе, - ответили они как ни в чем не бывало, будто и понятия не
имели, что перед ними находится высшее совершенство Вселенной. Да, тебе.
Тебе надо умалиться. Надо стать таким маленьким, чтоб мочь пройти в самую
узкую щелочку, какая только есть на свете.
- Что??!
Вот тут уже Баба Яга не выдержала. Вот тут-то уже наступил конец этой
дурацкой тишине. Она так загремела, так замахала помелом, что Волшебные Огни
как сквозь землю провалились.
- Домой! - скомандовала она, точно была здесь самой главной. - За мной!
Во дворец! Вот, вот, вот твои либеральные штучки, - кричала она Правителю. -
Теперь ты, может, сообразишь, кто тебе друг, а кто тебе враг, кто честный, а
кто лукавый. Подумать только - в щелку! Самого Тебя! Запрятать в щелку!.. Да
знаете ли вы, что такое эта щелка? Знаете ли вы, что главное дело моей жизни
- это заметать ее своим помелом?! Или щелка - или мы. Одно из двух, вы еще
до сих пор этого не поняли? Да все беды на свете от этой щелки! Все, все
беды, все несчастья! Щелка... Она появляется всюду. Только зазеваешься, она
тут как тут. Если говорить недостаточно быстро и громко, она вылезает и
торчит между словами. Если время не летит, как угорелое, размахивая своим
помелом по моему примеру, то опять же нет-нет и появится эта щелка между
часами или между минутами. Но особенно надо быть начеку в Новогоднюю ночь.
Когда один год кончается, а другой начинается, вот тут-то между ними и
появляется эта щелка и зияет. И такой из нее лезет туман, такой обман... И
все чокаются, и обнимаются, и говорят: «С Новым годом! С новым счастьем!» И
надеются, что из этой щелки им привалит новое счастье и все такое. А что, я
спрашиваю, изменилось, что появилось новенького, стоящего за эти тысячу
девятьсот восемьдесят с лишним лет?! Что, лучше стало? С новым счастьем...
Да они нового правителя захотели, вот что! А ты и не видишь, по своему
мягкосердечию. Вот тебя и задумали впихнуть в эту щелку и закрыть на
замочек. - Тут Баба Яга перевела дух:
- Ух! Наконец-то мы дома... Будешь теперь знать, кого слушаться... А
бессмертие мы все-таки добудем, - тихо, но твердо сказала она. - Сейчас спи.
Когда надо будет, я тебя разбужу.
Щелка! Ишь, чего захотели! В щелку!..
Как черная туча пронеслась Баба Яга на своем помеле, и прогромыхал
Правитель на чем-то непонятном. Задребезжала посуда на праздничных столах, а
испуганные жители, прижимаясь друг к другу, зашептали: «Что, все кончилось?
Мы опять живем, под собою не чуя страны? Никаких волшебников, никаких
желаний?»
Но тут зажглись телевизионные экраны, загремела бравурная музыка,
показался Кот в Сапогах и, размахивая белой шляпой, приглашал жителей
радоваться и надеяться, и желать как прежде, и даже больше прежнего.
Волшебники исполняют желания!
Слава Богу, воздушная тревога миновала.

***

Сияли огни. То тут, то там звенела праздничная музыка. А по заснеженной
новогодней улице шел Помпончик.
Бывает же так, что у человека как будто и нет имени, а кличка с детства
так прилепится к нему, что уже и не отлепишь. Когда-то его прозвали так за
его шапку с пушистым помпончиком, который постоянно плясал на голове. Может
быть оттого, что хозяин его очень много смеялся? Смеялся он негромко, но так
заливисто и заразительно, что у того, кто слышал этот смех, как-то сразу
смывалось дурное настроение.
На лице у Помпончика все время сияла такая улыбка, что было совершенно
ясно, что он что-то знает, что-то такое, что, может быть, важнее всего на
свет; во всяком случае, если это знать, то можешь ничего не бояться. Да,
рядом с Помпончиком как-то пропадал страх, хотя что именно он знал, понять
никто не мог. В том числе и его лучший друг Том. Вот к нему-то и пробирался
сейчас Помпончик по ночной улице. И, наконец, добрался.
Его здесь ждали. Стол был накрыт, нарядная елка зажжена. И хозяину с
хозяйкой для полного счастья не хватало только Помпончика. Но вот и Он
появился и запел:
А я что-то знаю.
А я что-то знаю.
А я что-то знаю,
Знаю - и пою.

Среди темных веток
Щелочка сквозная...
Загляни - увидишь
Звездочку свою!

Елка пахнет счастьем,
Счастье пахнет елкой...
Есть на елке место
Разным чудесам!

Загляни поглубже
В узенькую щелку.
Что такое счастье,
Ты узнаешь сам.

Кажется, они знали, что такое счастье. И Том, и его подруга, одетая в
сиреневато-розовое платье и так и светившаяся сиреневым светом. И вот что
удивительно: кто бы ни взглядывал На нее, почему-то сразу начинал слышать
флейту. И так уж мелодия флейты и не оставляла его, пока он ее видел, даже
мысленно, эту Старую Девочку. И так уж потом навсегда. Кто вспомнит Старую
Девочку, сразу вспомнит мелодию флейты. Старая Девочка... Да, так ее и
звали. Потому что тысячу лет назад она была такой же, как сейчас. Так все
говорили. Ну, может быть, тысячу не тысячу, но давно... А как давно, - никто
не помнил.
Они знали, что такое счастье, и Том, и Старая Девочка, но похоже было,
что сейчас у них произошла маленькая размолвка.
- Наконец-то ты нас рассудишь - сказал Том Помпончику. - Понимаешь, она
не хочет идти к Волшебникам. Не хочет ничего желать. Упускать ТАКУЮ
возможность?!
- Ну, а ты пожелал что-нибудь? - спросил Помпончик.
- Ну, я... Что я один-то, без нее? Я, во первых, еще не выбрал. Ведь
они исполняют всего одно желание. Так-то - такая ответственность!
Попробуй-ка выбери...
- Ты все-таки торопись, а то новогодняя ночь кончится.
- Торопись... Ну да, но... как же я без нее?
- Том, милый, ты иди и желай. А я не пойду. Я ведь хочу только одного:
чтобы было то, что есть, и не было бы того, чего нет. А для этого мне не
нужны волшебники.
Так сказала она, Старая Девочка.
- Ну, ты слышишь? Чтобы было то, что есть. И не было бы того, чего
нет... То, что есть... Мало ли, что есть... Крокодил с Бабой Ягой тоже,
между прочим, есть.
Старая Девочка как-то странно улыбнулась, но ничего не сказала.
- Вот ты улыбаешься и ничего не говоришь. А между прочим, можно
пожелать даже и Правителя чуть получше нашего.
Тут Помпончик бросился прикрывать подушкой телефон. А Старая Девочка
вздохнула и сказала:
- Том, милый, я же не говорю тебе, чтобы ты не шел. Иди и желай. А я
буду ждать тебя. Только возвращайся поскорей.
И вот Том вздохнул, помедлил и вышел. И Помпончик с ним. Ему, кажется,
все равно было, идти или не идти к Волшебникам, но не хотелось оставлять
друга одного. А к полуночи они надеялись вернуться.
Уже позади городская черта. Лес. Где-то там, в середине леса, огни
волшебников. А пока в лесу только угадывается какой-то таинственный подсвет.
Он манит все глубже, все дальше...
Как только Правитель и его свита покинули лес, как только настала
Тишина, Огни засветились снова и ждали каждого, кто подойдет к ним в тишине.
Том шел. Он все еще не выбрал желания. Он все еще перебирал возможности. Но
сейчас выберет, выскажет и вернется. Он не любил расставаться со своей
подругой. Он уже скучал. Время от времени он оборачивался и видел ее
сиреневое сияние - и был совершенно спокоен. Она здесь, вот она. Ведь слышна
флейта.
Он сделал еще шаг, еще несколько шагов.
- Ну, так как, Помпончик, что же мы пожелаем? - спросил Том и
повернулся к своему другу. - Но... Помпончика не было. - А... Что это? Где
ты? - очень забеспокоился Том. Девочка моя, куда он припал? - обратился он,
как всегда в трудную минуту, к своей подруге.
Но никакого сиреневого сияния он не увидел. И - никакой флейты. Все
исчезло. Вот тебе и новогодняя ночь и праздник исполнения желаний!.. Полная
тьма. И вдруг эту тьму прорезали три огня - один рубиновый и два зеленых.
- У тебя осталось желание, - сказали Огни. - Пожелай, и мы исполним
его.
«Так вот оно что... Вот как встречаются с волшебниками... Ну, конечно,
у меня есть желание. И мне уж совершенно не надо выбирать. Теперь ясно, чего
желать. Только одного: увидеть ЕЕ, узнать, что с ней ничего не случилось.
- Ну, что же, увидишь, - услышал он в ответ.
И тут зазвучала удивительная музыка. Нет, не флейта. Это были высокие
хрустальные перезвоны органа. Это были звенящие колокола - так пели хрустали
в царстве Волшебных Зеркал. Прямо из музыки возникло мерцающее
голубовато-розовое сияние. Это переливались и звенели льды в царстве
Снежной, в царстве Хрустальной Королевы. Среди светящихся ледяных звезд Том
вдруг различил саму Королеву в прозрачном голубом плаще, с серебряной
короной на голове. И вдруг с замиранием сердца он подумал, что Снежная
Королева совсем не страшная, а прекрасная. У него даже вытекла слеза из
глаза и тут же превратилась в сверкающую хрусталину, которая со звоном
упала. А Снежная Королева подняла на него свои совершенно прозрачные глаза и
сказала, мгновенно отвечая на его мысли:
- Смотря для кого. Одним я страшная, другим прекрасная.
- А на самом деле? - как-то сдавленно, шепотом спросил Том.
- Что такое «на самом деле»? - тихо спросила она в ответ, и продолжила:
- То, что на самом деле, ты увидишь в моих волшебных зеркалах.
Прямо за ее спиной от земли до неба открывалось огромное неподвижное
зеркало. В нем отражалось, хранилось и удваивалось все сияние, собранное в
Царстве. Удваивалось? Нет, утраивалось и удесятерялось! Ибо в этом огромном
зеркале отражалось другое зеркало, а в нем еще одно и еще одно. И все это
сияло, звенело и пело.
- Для того, кто может выдержать мое сияние, я прекрасная, - раздался
хрустальный голос.
И Том вдруг почувствовал, что еще одна капля, и он не выдержит, сердце
его разорвется. Но тут раздалась до боли родная, знакомая до тоски и счастья
мелодия... Флейта... Ее флейта!.. Ее ни с чем не сравнимое сиреневое сияние.
И тогда Том заплакал навзрыд, как маленький, но слезы его уже не
превращались в хрусталинки. Он почувствовал тепло среди сияющего льда и
увидел прямо перед собой свою любимую. Она стояла и протягивала к нему руки.
- Том! Том! Где ты? - расслышал он уже совсем близко. Он бросился к ней
навстречу и... со всего размаха ударился о зеркальное стекло. Раздался
какой-то стон хрусталя. Все погасло и замолчало. Стало совершенно темно.
Потом чернота превратилась в сизые сумерки. И в этой сумрачной тишине
прозвучал голос Снежной Королевы
- Это же Зеркало, Том. Зеркало... Зеркало... Никому не дано входить в
зеркала. Зеркала для того, чтобы видеть. Вот ты и увидел, что Она есть. Не
пропала, не сгинула. Она есть. Ты видел то, что есть. Ты уже столько
знаешь... если знаешь, что она есть.
- Да, но... где она?
- На этот вопрос Зеркало не отвечает. На вопросы «где «и «как «, «куда»
и »почему» Волшебное Зеркало не отвечает. Она есть. Вот и все. Этого
достаточно для того, чтобы идти и искать Ее. Иди. Только не забывай ее
образ, увиденный в Зеркале. Не спутай ее ни с кем другим.
- Спутать Ее? Нет, Королева, я, может быть, многое способен натворить,
но вот спутать Ее с кем-нибудь другим я, кажется, не способен. Вот в этом-то
одном я уверен.
- Ну, что ж, может быть. Тебе предстоит трудный путь. Сейчас ты
увидишь, как в сумерках замелькают огоньки, и пойдешь на эти огоньки.
Постепенно их окажется много. Перед тобой откроется Страна Снов, Мечтаний и
Надежд. И каждый огонек будет превращаться в сиреневое сияние и почти каждый
девичий голос начнет звучать флейтой. И среди всех них ты должен найти Ее.
Найти или не найти - но главное: не принять за Нее другую. Если примешь -
попадешь в Страну Морока. А уж из этой страны почти никто, почти никогда
выбраться не мог.
- А если не приму?
- А если не примешь и не найдешь Ее в Стране Снов, Мечтаний и Надежд,
то... тебе придется пойти в Страну Безысходности. Пойти и пройти ее
насквозь.
- Пройти насквозь Страну Безысходности?!
- Да, Том. Путь и выход лежит через Страну Безысходности. Иди, Том. Сил
тебе, Том!
И вот, едва отзвучал голос Снежной Королевы, как в сизом сумраке начали
появляться огоньки. Один, другой, третий, десятый... И на душе стало
понемногу легче и спокойнее. Каким ледяным холодом, каким мраком повеяло от
слов - «Страна Безысходности»! Почему это он должен непременно попасть в
такую страну? Когда есть еще столько надежд! Можно мечтать и видеть сны.. И
надеяться... надеяться...
- То - ом! Том!
- Да!
- Это я. Том!
- Ах, девочка, ты шутишь, глупенькая! Пошути с кем-нибудь другим.
Неужели я приму когда-нибудь тебя за Нее?.. Твое сиреневое платье и не сияет
вовсе, и голос твой совсем не флейта, а детская дудочка.
- Том, Том... Иди сюда, ты ведь устал, ты ведь измучился. А у меня так
тепло, светло и тихо. Ну хоть отдохни у меня немного.
Боже мой, Боже мой, он действительно устал... и ведь он слышит флейту,
флейту. Он входит в дом. На столе горит лампа под сиреневым абажуром. А в
углу комнаты проигрыватель, и на нем пластинка с голосом флейты.
И тогда он садится на диван, закрывает лицо руками и плачет.
- Ты зачем, зачем это сделала? - говорит он хозяйке дома. - Неужели ты
вообразила, что я могу спутать Ее с тобой?
Ах, сколько было еще подделок, этих сиреневых абажуров, этих заемных
сияний и чужих голосов! Ему показалось, что он в каком-то колдовском лесу,
среди оборотней. Как он устал от их огней, от их обманов. «Не хочу
надеяться, не хочу мечтать, не хочу спать! Не хочу этих огней. Пусть не
будет того, чего нет!»
Только он это сказал, как исчез последний дрожащий огонек и полная,
глухая и слепая тьма сомкнулась над ним.
Так вот, что такое Страна Безысходности... Не удалось ее миновать!..
Он сел на какой-то пень и застыл. Сколько прошло времени, он не знал.
Казалось, время остановилось. Идти было некуда, надеяться не на что. Ее не
было нигде. Но ведь Она ЕСТЬ! Он Ее видел в волшебном зеркале. И сердце его
не могло забыть этого.
- Есть, но где?
- Нигде, но есть.
Вокруг него была полная тьма. Но внутри него мерцал свет из волшебного
зеркала. Этот свет не был мороком. О, нет! Пусть весь мир уверял бы его в
противоположном, но он-то знает!.. Тут не глаза, не уши, не ум - тут вся
душа его жила и знала.
И вдруг он увидел, уже глазами увидел во тьме узенькую светящуюся
щелочку. Там был огонь. И это был не морок. Огонь был настоящий - живой и
теплый. Не сиреневый, а оранжевый, даже оранжево-красный, обыкновенный огонь
костра, горевшего в темном лесу. Кажется, он горел здесь всегда, так
спокойно сидели вокруг него маленькие человеческие фигурки, и только время
от времени молча подбрасывали поленья в огонь. Тому показалось, что они
сидели здесь для того, чтобы такие, как он, не затерялись во тьме. Впрочем,
они не обратили на подошедшего Тома никакого внимания, как не обратили бы
внимания на упавшую шишку или задрожавшую от ветра ветку. Точно у них была
одна задача: не растерять тишину внутри себя. И они ее не теряли. «Это -
хранители тишины», - догадался Том, и в сердце его стало пробираться тепло
костра.
И по мере того, как росло тепло в сердце, росла тишина. И в тишине
стали слышны звезды. Да, эти не замеченные им, не заметные прежде звезды
точно разговаривали с костром, и Тому подумалось вдруг, что этот костер -
одна из таких же звезд, и если бы он смотрел издали, то был бы уверен, что
это - звезда. До костра ясно донесся звездный звон. И вот первый гном
ответил:
Когда весь мир внутрь сердца умещен,
Смолкает разногласие земное.
Бог суетою нашей оглушен,
А Дьявол - этой полной тишиною.

Он задохнулся. Он вот здесь, сейчас
Исчез. Черта. За ней - исчезновенье.
И значит ты на самом деле спас
Всех тех, кто ждет и молит о спасенье.

И вот, почти ослепнувши от слез,
Всем сердцем входишь в тишину такую,
В которой хор вознесшихся берез
Беззвучно возглашает: »Аллилуйя!

Том ясно услышал это «Аллилуйя», возглашенное деревьями. Потом все
снова стало тихо, и еще раз донесся звон со звезды, и еще один гном сказал в
ответ:
Нас тянут каменные гири.
Мы связаны. Таков закон.
Но в этом тяжком смертном мире
Есть чистый колокольный звон.

И тот, кто смог его расслышать,
Идет к нему сквозь тяжесть дней,
И чем он ближе, тем он тише,
И чем он тише, тем мощней.

И где-то на последней ноте,
Где смерть уже изнемогла,
Кончаются законы плоти
И расправляет Дух крыла.

«И чем он ближе, тем он тише, и чем он тише, тем мощней», - повторил
Том и ясно расслышал звуки приближающегося колокола. Он действительно
затихал по мере приближения, рассыпаясь перезвоном серебряных колокольчиков,
потом переходил в какую-то хрустальную капель и снова собирался в могучий
звон, который, однако, по мере возрастания мощи, становился тише и тише.
И вот появилось сияние. Тому показалось, что оно еще прекраснее, чем
сияние голубых и розовых хрусталей в Царстве Снежной Королевы. Сияние росло,
окружало его. Он не только видел, он был в этом сиянии. Он плавал, он утопал
в нем.
- Где я? - спросил он, не в силах выносить это блаженство.
- Здесь, - ответил серебряный голос, и вслед за ним появилась женщина,
похожая на серебряную рыбку, такой она была легкой и гибкой, так сливалась
она с сияющей воздушной волной, так танцевала в ней.
- Где - «здесь»? - прошептал Том.
- В том, что есть.
- Но откуда это взялось?
- Оно всегда было здесь, Том, только тебя здесь не было. Ты не умел
войти. Ты все время шел от минуты к минуте, от часа к часу, от дня ко дню. А
мы находимся в щелке между минутами и днями. Вот когда ты остановился в
Стране Безысходности, когда не побежал за бегущей минутой, тут-то ты и
заметил эту щелку, которая между. И - вошел. Сперва ты увидел костер
гномов. Это был вход в тишину. А тишина ведет в то, что есть. Ты шел, шел и
вошел...
- Ну, а дальше? Что будет дальше?
- И дальше будет то, что есть. Все дальше и дальше, все глубже и
глубже, пока не найдутся все потери, пока не встретишься с тем, с чем
расстался, пока не кончится вся боль, пока не придешь туда, где смерть
изнемогла...
Иди, Том... иди...

***

- Ну, Правитель, да что же ты спишь! - говорила между тем Баба Яга
громовым шепотом. - Может, и тебя зачаровала луна? Сегодня она так
рассиялась, точно хочет ни одного темного уголка не оставить. Прямо негде
голову спрятать. Да неужели ты позволишь ей так сиять?! Она вылезла из
зеркал Снежной Королевы, и такой стоит лунный звон, что оглохнуть можно.
Вставай и прекрати это!
- А, это ты, старуха...
- Да, старуха... Интересно, как ты без этой старухи добудешь
бессмертие... Спишь, поддавшись лунным чарам, как самый обыкновенный
простофиля, а пока ночь пройдет, а с ней и надежда на бессмертие.
- А есть надежда, старуха? В самом деле, есть? Ты ведь не по телевизору
выступаешь, ты мне на ухо скажи. Есть?
- Конечно, есть. Зря я, что ли, тебя будила? Вставай и иди к
Волшебникам. Главное, надо знать, как с ними разговаривать. Про бессмертие -
молчок. Скажи только, что тебе необходимо очутиться в Царстве Волшебных
Зеркал. Они поморгают своими огнями, но отказать - не откажут. У них тоже
есть правила, которые они обойти не могут. А мы вот ихнюю щелку обойдем.
- Обойдем?
- Ну, разумеется. Неужели же в щелку лезть? А уж если ты попадешь к
Снежной Королеве, то все. Бессмертие тебе обеспечено.
- Я еще не совсем понял.
- Чего тут понимать? Ты станешь соправителем Снежной Королевы.
- Я?! Со-правителем???
- Да, тут ничего не поделаешь. Без нее не обойтись. Ее даже беречь
придется. Видишь ли, она владеет волшебными зеркалами. Только от ее света в
зеркалах появляются образы того, что есть. Они выплывают из зеркал и светят
на весь мир. Как эта Луна. Так вот, - они будут появляться, а ты будешь их
заслонять. И всей земле будет казаться, что это ты светишься на весь мир. Но
все светящиеся образы
появляются и скрываются, уступая место другим. Ты же будешь бессменным.
Уж раз ты туда пришел - все. Ты-то никому места не уступишь. Все эти
белоснежные церемонии окончатся с твоим приходом.
- Послушай, мудрая старуха, - сказал изумленный и слегка по-мягчевший
Правитель. - А не будет ли там, у Снежной Королевы, несколько...
холодновато... А?
- Стыдись, Крокодилиссимусом! Что тебе ее холод, когда в тебе жар всей
преисподней?! Ты что, забыл, что ты огнедышащий? Ты ведь всесильный! Ну, так
соберись с силами!
И Крокодил собрался. И пошел к Волшебникам. Все случилось именно так,
как рассчитывала Баба Яга. Они поморгали огнями, но открыли Царство
Волшебных Зеркал. И Крокодил вошел это голубовато-розовое и серебристо-белое
сияние.
Нет, пусть нам не говорят, что он ничего не почувствовал, не оценил.
Это не так. Зачем упрощать? Он оценил торжественную красоту этих мест. Даже
есть предание ( никто этого не видел, но предание есть), что из глаз его
вытекла слеза. Одинокая Крокодилова слеза.
- Ну, здравствуй. Белая, здравствуй. Хрустальная! - сказал он, увидев
неподвижно стоявшую и светящуюся Владычицу. - Не ждала гостя?
Снежная Королева молчала.
- Не очень-то ты приветлива. Но я и без приглашения пришел. И не в
гости. Я не привык быть гостем. Я - хозяин. Такой же, как ты. Я согласен
делить с тобой власть. Пока, - не удержался и добавил он.
Слабая улыбка тронула губы Снежной Королевы, но вскоре ее сменило все
то же ровное голубовато-розовое свечение.
- Цвета мы переменим на более яркие. Но кое-что и оставим, пожалуй. -
Он оглядывался вокруг и по-хозяйски примеривался к реформам, как вдруг
раздался тихий голос Владычицы Света:
- Ты здесь не хозяин.
- Гм... У нас равные силы. Белая. Ты вызываешь образы, но я заслоню их
собой. И весь мир будет видеть, что есть Я, а больше ничего нет. И ты
ничего, ничего не сможешь с этим поделать. К тому же твой холод мне не
страшен. А что касается моего жара, то неизвестно, не запросишь ли ты
пощады...Так что ты или сработаешься со мной, или...
И тут вдруг она посмотрела на него таким прозрачным, таким
пронизывающим взглядом, что на одно короткое мгновение ему стало не по себе:
даже вспомнился тот взгляд Смерти, который он видел во сне.
- Я не буду твоей соправительницей. Этого не будет.
- Вот как?! Но ведь я не уйду отсюда.
- Я знаю. Я сама уйду.
- То есть как это? - растерялся Крокодил. - Кто это может уйти по
доброй воле? Кто это не боится уйти?
- Тот, кто собрал свет, тот и не боится уйти. Ему нечего бояться - он
нашел то, что есть. Я живу для того, чтобы собирать свет. Когда я исчезну,
останется свет. И я буду тогда в нем, как он сейчас во мне.
- Что, что все это значит?!
И вдруг Крокодилу стало нестерпимо страшно. Он закричал. Он раскрыл
пасть. Он дохнул огнем, но... Перед ним стояло удивительное существо,
которое его совершенно не боялось. Совсем не боялось и совсем от него не
зависело. Нисколько. А он, великий Крокодилиссимус, целиком зависел от
этого, существа, которое называло себя Владычицей Света.
Он с радостью растоптал бы ее, но... если Ее не будет, не будет и его.
- Как?! Как ты смеешь исчезать! Постой! Куда же ты! Но Она точно не
слышит его. Она становится все прозрачнее, все легче. И голос Ее все тише,
тише... Что, что такое она говорит?
Свет замирал в свой тайный час.
Да нет, он не потух.
Он просто на глазах у нас
Преображался в Дух.

Не ослепителен, не жгуч,
Простясь со осей тщетой,
Луч таял, превращался луч
В Дух Света - Дух Святой...
Королева говорила и таяла на глазах. Таяли хрустали, таяли зеркала,
таяли образы, проплывавшие в них, таяли, расплывались, исчезали очертания
Крокодила. Нет очертаний, нет никого, но сияние есть. Оно дрожит, мерцает.
Вот уже только след от сияния, но какой теплый, какой нежный и чистый
сиреневый след!.. И - флейта, флейта!..
- Я здесь! Я здесь, моя девочка!
- О, наконец-то! Наконец ты мне ответил! Сколько же я звала, сколько
искала тебя!
- Ты звала? Ты искала?! Это я миры обошел, чтобы найти тебя'
- Да, Том. Может быть. Том. Но ведь это ты покинул меня. Я все время
оставалась здесь. В том, что есть. А ты ушел.
- Да... Я ушел... Но, Господи, я пришел... Пришел! И пускай будет то,
что есть, и не будет того, чего нет!

***

Они сидели за столом в своем домике около нарядной сияющей елки: Том,
его Старая Девочка и Помпончик, их верный Помпончик, на которого стоит
только взглянуть - и уже все, что заботило и мучило, окажется одолимым. И
даже самое неодолимое, с которым ничего не поделаешь, тоже...
- С Новым годом! - сказал Помпончик и, взяв в руки бокал, подошел к
телевизору и включил его. Странное дело - он увидел на экране самого себя с
бокалом в руке и со своей неизменной улыбкой.
Но его быстро заслонила Баба Яга.
- Вот-вот-вот! - говорила она. - Не успела я замести эту щелку. И на
этот год тоже не успела. Нагляделись уже в нее вдосталь... «С Новым годом, с
новым счастьем». И такого напустили тут туману, такого дурману... Теперь уже
никто ничего не разберет. На самое точное, самое достоверное - говорят: нет
его! Это то, чего нет! А на всякую невидаль, на то, чего сроду не было,
говорят: вот это то, что есть. И теперь-то уже никто ничего не знает.
Но тут Баба Яга как-то срочно растаяла. А из-за нее снова проступил
Помпончик и сказал, собственно, то, что он говорил всегда:
А я что-то знаю.
А я что-то знаю.
А я что-то знаю,
Знаю - и пою.

Среди темных веток
Щелочка сквозная...
Загляни - увидишь
Звездочку свою!

ГРУСТНЫЙ ГНОМ

Сколько в лесу деревьев? Тысяча и еще раз тысяча, а может быть и
больше... И у каждого дерева тысяча листьев, и тысяча, и еще раз тысяча... А
сколько у каждого листа прожилок? А волосинок у каждого корешка? Что ты
молчишь, открыв рот? До скольких вас учили считать в школе? До биллиона? Ну,
а гномик умел считать до ста. Дальше он уже терял счет. Ты думаешь, такая уж
большая разница? После биллиона остается еще столько же, сколько после ста,
а ты уже потерял счет. И чем скорее ты потеряешь счет, тем лучше. Можешь
закрыть рот и сесть под деревом, а можешь оставаться с открытым ртом, если
тебе так больше нравится. Только перестань считать, это ни к чему. Надо
сидеть тихо-тихо и самому стать как листок или дерево, и тогда ты поймешь.
Знаешь, как это бывает во сне? Так мучительно трудно что-то решается, ты
находишь сотни сложных путей, а надо только одно - проснуться...
Так вот, если перестать спрашивать, сколько деревьев и листьев в лесу,
если перестать считать их, то можно почувствовать, что их тысяча, и еще раз
тысяча, и еще раз тысяча, это какое-то одно тысячеликое существо с одним
единственным сердцем, и оно смотрит на тебя так же, как и на маленького
гномика, который родился сегодня ночью под листом.
Когда он родился, в лесу было темно, а под листом и подавно. Каждая
минута была для этого гномика все равно, что для тебя год, и потому, когда
он прожил десять минут, он уже был совсем большой мальчик. Ты его даже не
заметил бы, наверное, но он все-таки был совсем большой мальчик, хотя что
такое рассвет - он не знал. Видишь ли, нужно было несколько поколений
гномов, чтобы дожить до рассвета. Только очень немногие г

Григорий Померанц и Зинаида Миркина © design goglus